Паутинная мелодия

Её версия

Я появилась на свет на пятне кофе. Оно пряталось в трещине столешницы, как древняя карта неизвестных земель. Мои крылья ещё пахли жареным сахаром, а взгляд — дымом капучино. Меня звали так, как никто не помнил. Имя моего рода терялось среди звонких стуков кофейных чашек, которые, как говорят старые мухи, — ритм сердца самой Вселенной. Каждый день я смотрела, как люди растворяются в своих разговорах, словно сахар в чае, и думала: есть ли у них паутина? И кто плетёт её для них? Однажды, спрятавшись за венчиком ложки, я увидела его. Паук, хозяин угла у окна. Его паутина была идеальна: тоньше кончиков ресниц, крепче обещаний, которые никогда не исполнятся. Он напоминал мне закатное солнце в капле карамели — недоступное и неумолимо прекрасное. Каждое его движение было подобно фразе, вырезанной из книги, которую я никогда не прочитаю, но всегда буду перечитывать в голове. "Ты — муха," — однажды сказал мне ветер, принесённый сквозняком. — "Тебе не понять языка пауков". Но я знала: мечтать о невозможном — единственный способ жить. Потому что каждый полёт в этом кафе — танец на краю смертельного взмаха ладони. А каждая ночь — надежда, что звезда, вспыхнувшая в свете настольной лампы, не погаснет до утра. Паук не замечал меня. Или делал вид, что не замечает. В его глазах, чёрных и бездонных, как горький шоколад, отражались только его нити. Для него они были не просто ловушками, но мелодией. Мелодией мира, который всегда тянет тебя к себе, как липкая сетка на ножке стула.

Однажды я решилась. Время текло так же медленно, как мёд в стакане горячего чая. Я подлетела к его паутине и замерла, глядя, как он плетёт новый узор.

"Почему ты не плетёшь свою сеть?" — спросил он, не поворачиваясь.

"Моя сеть — это мечты," — ответила я.

Паук усмехнулся — или мне только показалось. "Мечты разрываются быстрее, чем паутина."

"Но они прочнее, чем жизнь," — возразила я.

Паук на мгновение остановился. Его восемь глаз устремились на меня, будто звёзды, падающие с неба только для того, чтобы сгореть в дыму.

"Тогда сплети свою мечту из моего шелка," — сказал он.

И я поняла: он знал обо мне всё. Моя любовь была неразделённой, но он позволял ей быть, как утренний свет позволяет тени задержаться на мгновение дольше. Теперь я живу в его паутине, как слово, пойманное на лету. Она не удерживает меня, но держит мою душу. И каждый день я танцую перед ним, стараясь услышать мелодию, которую он так умело прячет в своих узорах.

Его версия

Я ткал паутину утром, когда свет едва касался оконного стекла. Нити ложились одна к другой, как слова в письме, которое никто не осмелится открыть. Каждая линия была частью узора, а каждый узел — точкой, где чьи-то судьбы встречались или расставались. Так я создавал реальность, которая не знала ни меня, ни тех, кто попадал в её сеть. Паук не творит для себя. Мы — только исполнители: поднимаем на лапках хрупкие нити мира и входим в узор, словно актёры в незаконченный спектакль. Я не выбираю тех, кто приходит ко мне. Ветер приносит их. Ветер решает, кто останется на паутине, а кто сорвётся, оставив за собой дрожь, как эхо непроизнесённого слова.

Она прилетела, когда моя паутина уже пела. Да, каждая сеть — это мелодия. Люди слышат её, но не знают, что это такое. Шелест дождя за окном, звон кофейных чашек, шаги на мостовой — всё это часть музыки, которую сплетают мои нити. Муха… Она была маленьким диссонансом. Нет, не случайной нотой, но чем-то, что не должно было быть, и всё же стало. Её крылья не шумели, они говорили. Я смотрел на неё, а она кружила вокруг моей паутины, как тень вокруг лампы. В каждом её движении было то, что я никогда не мог понять. Люди называют это мечтой. Но я знал: мечты, как и паутина, хрупки. Они рвутся быстрее, чем наступает рассвет. Она пришла ближе. Слишком близко. Нити дрогнули, затянулись в узлы, которых я не планировал.

"Ты ткёшь реальность," — сказала она. "Почему тогда ты не ткёшь мечты?" Я засмеялся. Или показалось, что засмеялся. Паук не смеётся, как не смеётся свет, ложась на воду.

"Мечты — это нити, которые не держат," — ответил я. "Они распускаются, если к ним прикоснуться."

Она молчала. И я видел, что её молчание — это вызов. Её крылья замерли у края паутины, как музыка, остановившаяся на одном аккорде.

"Сплети мою мечту из своего шёлка," — сказала она наконец и я начал ткать. Не для неё и не для себя, но для того, чтобы сохранить мелодию, которую мы начали вместе. Каждый узел был как нота, каждая нить — как путь, ведущий туда, куда мне самому не дано заглянуть. Теперь она танцует. Каждый взмах её крыльев вызывает вибрацию, которая превращает мою паутину в музыку. Эта мелодия звучит не для людей за окном и не для дождя, стекающего по стеклу, — она звучит для нас. Она делает мои нити прочнее, а её крылья легче. Я не знаю, сколько времени будет длиться этот танец, но он продолжается. И пока я тку, а она кружит, мелодия не оборвётся. Её мечта стала частью моего узора. И, возможно, однажды ветер унесёт её дальше, чем я могу представить. Но пока она здесь. Пока она танцует. И пока её крылья касаются моего шёлка, мир звучит так, как не звучал никогда.